Патриарх американского театра воплотил на сцене мир женских фобий

Знаменитый авангардист Ли Бруер и созданная им театральная компания «Мэбу Майнс» привезли на фестиваль «Сезон Станиславского» свой радикальный спектакль «Кукольный дом». Действие пьесы Ибсена в американской постановке разыгрывается среди кукольных диванчиков и шкафчиков. Все мужские роли отданы карликам (людям альтернативного роста, как называют их американцы).
 

«Кукольный дом» Ли Бруера – спектакль, который просто обязана посмотреть каждая женщина. Смутные подозрения о своем интеллектуальном, моральном и даже физическом превосходстве над меньшей и худшей – мужской – половиной человечества здесь обретут наглядность почти пугающую. Художница Нарелл Сиссонс выстроила на сцене игрушечный мир, точно взятый напрокат из детских спектаклей. Красные ширмы огораживают кукольный домик героев. Тапер-китаянка, расположившаяся на авансцене, играет Грига, усиливая ощущение невсамделишности происходящего. Низко нагнувшись, в крошечную дверь входит героиня, сразу начав суетиться, расставляя рождественские покупки. Когда к ней присоединится подруга Кристина, в комнате станет тесновато, как бывает в вольере зоопарка, сделанном не по росту его обитателям.

Две статные женщины среди крошечной мебели и невысоких стен «Кукольного дома» кажутся баскетболистками. Нора (Мод Митчелл), ее подруга Кристина (Джанет Жирардо) ведут себя среди игрушечных диванчиков, стульчиков, кроваток, елочки, как воспитанные взрослые, оказавшиеся в детской: изо всех сил стараются ничего не задеть, не сломать, аккуратно умещаются на игрушечной кушеточке, придерживают пышные юбки и стараются не давать волю голосу, переходя на детский щебет. Когда на сцене появляются герои-мужчины (каждый в метр ростом), женщины еще как бы вырастают, напоминая сказочных великанш, оказавшихся в стране лилипутов. Общаясь с мужчинами, они изо всех сил стараются опуститься на коленки, присесть на корточки, распластаться на полу. В самом крайнем случае Нора может подхватить мужа на руки, упоительно щебеча о его силе, мужественности и уме.

Женщины в американском «Кукольном доме» кажутся пленницами Черномора, но пленницами, не сознающими своего рабства и даже несущими его с благоговением и радостью. Женские лица в зале светятся радостью: давние подозрения о неоспоримом превосходстве своего пола обретают наглядную доказательность. Мужчины на «Кукольном доме» чувствуют себя неуютно. Сидевший рядом с корреспондентом «НИ» молодой человек то сжимал руку своей девушки, то упорно разглядывал пол. Наконец, увидев Нору, распростершуюся у ног двух карликов, он вскочил и с криком: «Я не могу больше» стал выбираться по ногам сидящих к выходу. А женщины в антракте с удовлетворенной грустью вздыхали о том, что мужчины и впрямь повывелись в нашем мире, а их место заняли злобные карлики.

Десять лет назад Ли Бруер ошеломил Москву своим спектаклем «Госпел в Колоне», где роль Эдипа играл слепой актер, а античный хор представляли чернокожие певцы (сам вокальный стиль госпел соединяет ритмы спиричуэлс и декламирование молитв). Выяснилось, что древнегреческая трагедия прекрасно монтируется с христианскими песнопениями, не теряя ни силы, ни эмоционального воздействия, ни мысли автора.

Пьеса Ибсена в момент появления воспринималась бомбой, брошенной в традиционные ценности семейной жизни, подрывом самих ее основ. «Кукольный дом» Ли Бруера, заостряя мысль Ибсена, замахивается уже не на семейный очаг, а на само сосуществование полов, столь радикально не совместимых друг с другом, в пространстве одного дома. Дело не в разнице роста (это лишь одна из черточек), но в самом стиле общения, когда мужчина и женщина могут только повелевать или подчиняться, унижаться или унижать. Торвальд (Марк Повинелли) в сцене решительного объяснения с женой начинает стремительно раздеваться. Шантажист Крогстад и вовсе насилует Кристину.

Мужчины унижают женщин привычно, походя, не замечая, что они делают. Женщины унижаются привычно и умело: прячут собственный голос за птичьим щебетанием, принимают соблазнительные позы, деланно-невинно хлопают ресничками, меняют наряды. Мод Митчелл очень тонко и точно строит рисунок роли своей Норы, показывая нам лабораторию женского кокетства, в которой сильная, страстная, смелая, умная, зрелая женщина гримирует себя под невинную белочку-дурочку с задорными локончиками и веселенькими фразами. Актриса демонстрирует, какой огромный труд затрачивает женщина на поддержание своего очага. Кукольный дом стоит на плечах великанши и поддерживается усилиями поистине титаническими.

Героиня Ибсена уходила из дома не в силах вынести открытие, что ее обожаемый муж – трус. В американском спектакле Нора имела, по крайней мере, раз в десять больше оснований для разрыва. В финале постановки Ли Бруера кукольный дом повален на пол. Брошенный Норой Торвальд лежит один в маленькой кроватке, похожий на забытую куклу. А за бархатными занавесами обнаруживаются ряды маленьких лож, занятых кукольными парами. В одной из них появится неузнаваемая Нора –Мод Митчелл: страшноватое лысое бесполое приведение в телесного цвета комбинезоне. Звучит знаменитый монолог Норы-победительницы: «Мне надо выяснить себе, кто прав – ты или я?» Но завоеванное одиночество почему-то вовсе не кажется победным, и поверить в счастье отвоеванной свободы так и не удается…